Вчера были на дне рождения у мужа моей подруги. Мне вообще кажется, что он немношк быдловат, но по крайней мере беззлобен. Зимой ребята завели самоедскую лайку, занимались щенком, растили-мыли-вычёсывали. Потом увлеклись выставками, их пёс брал всякие награды. В сентябре они планировали ехать с псом в горы. А вот в пятницу сказали, что поездка отменяется, и позвали всех на день рождения. Оказалось, что их замечательного пса укусил клещ, он словил какую-то жуткую болячку и умер. Ужасно жалко и его, и ребят. Опять вот это мерзкое чувство "только что же был, как это его теперь нету?" Самое обидное, что за собакой действительно ухаживали, обрабатывали от клещей с ног до головы. И всё равно вот судьба какая-то что ли.
Я всё ещё хочу собаку, но теперь ещё больше боюсь ответственности за неё.

Готовимся к поездке в Заполярье, осталась неделя, в плане бронирования жилья не валялся конь вообще.
Я утешаю себя тем, что направление не такое уж популярное, и что-то мы как всегда найдём.
Наши попутчики решили жить в квартире, а не в гостинице, потому что так дешевле.
Даже после того как в прошлый раз писали гневные отзывы о хамстве арендодателя и о том, как третьего января к нам пришёл и докопался участковый.
С другой стороны, это даже смешно. Хочется найти что-то приличное, но Мурманск приличными квартирами под сдачу вообще не блещет.
Выбираем так: "Ты звони туда, где дешёвые икеевские кровати под видом "дизайнерского евроремонта", а я позвоню в ту, со странными обоями".
Вообще эту красоту надо видеть. Невероятная безвкусица, хотя в некоторые квартиры вложены хорошие деньги.

И ещё. Вчера хотела написать, но забыла.
Я заказала себе часы. О часах мечтала года три точно, но типа "дарить часы — примета плохая", а я иногда внезапно начинаю бздеть, слыша о плохих приметах. А самой взять да и потратить кучу денег на фитюльку из прошлого века было как-то жаль. И вот вчера я наконец решилась. Ололо. Если вы носите часы, покажите, а?

Вчера мы решили отметить годовщину свадьбы, как саму свадьбу.
То есть, пойти побеситься в "Космике", а потом съесть маракуйевый торт, который послужил прообразом нашего свадебного.
Тот самый "Космик" закрыли, а в обоих залах нашего ресторана внезапно были банкеты.
Мы немножко расстроились, но тут я вспомнила, что где-то не очень далеко от маминого дома работает бурятская позная, в которой я ни разу не была, и ещё ближе — какой-то новый китайский ресторан, которые в этом районе все неплохие, ибо рядом посольство Китая. Позная, мы подумали, может работать часов до десяти, а нам бы посидеть. И вот мы приехали и пошли пробовать китайскую кухню. Всё было прямо прекрасное. А ещё я выложила фото еды в инстаграм, за что мне, оказывается, был положен китайский десерт. И какой это был десерт! Мои любимые яблоки в карамели, горяченькие, с пылу с жару. Таких вкусных я нигде не ела. Теперь буду приезжать сюда и водить маму в ресторанчик есть жареные яблоки и пить китайский чай. А ещё у них доставка бесплатная, и, кажется, с моей любовью к доставочной еде, я пропала совсем.

И вообще вчера был славный день. Сначала меня завалило сигнальными экземплярами, которые не приходили из типографии очень долго. И я наконец увидела все подготовленные за лето книги. Пахнущие свежей краской, новенькие и с моей фамилией. Меня посетила мысль, что всё не так уж плохо. Уходя вечером с работы, видели с коллегами в дверях Владимира Меньшова. Коллеги потом шутили:"Сдавайся, ведьма, ночной дозор!" А потом ещё пришла премия, которую вообще никто так рано не ждал, но все были страшно рады. Ну и яблоки, яблоки в карамели. Ооо.

Вы прослушали хорошие новости.

Я начала читать удивительную книгу: "Моя рыба будет жить" Рут Озеки.
Пока что она невероятная совершенно, смесь Востока и Запада, которая чувствуется во всём.
И ещё я вне работы обычно читаю практически по диагонали, мне интересен смысл, сюжет, всё такое, я очень мало запоминаю деталей, совершенно не умею цитировать.
А тут я читаю медленно, внимательно всматриваясь в каждое слово и лезу в бесчисленные примечания переводчика и приложения.
Изначально меня в этой книге привлекло название и то, что она издана в той же серии, что и мой любимый "Бог мелочей".
А теперь ещё много чего привлекает, какая-то очень продуманная пока что книга. Надеюсь, она до конца меня не разочарует, как не разочаровал и "Бог мелочей", который ближе к концу прямо заставил меня испытать некий катарсис.

Прочитала русскую чернуху "Зона затопления" Романа Сенчина. Купила Диме, который интересовался этой темой, но сама его опередила, конечно же.
Ну что я скажу, неплохая книга, местами есть какие-то трогательные моменты, хоть и присутствует вся вот эта левиафанообразность, которой сейчас полно в российском кино и в российской литературе. Я недавно пыталась найти для электронного учебника какие-то действительно годные отрывки из документального кино про природу России, про то, как человек делает что-то своими руками. И я поняла, что страну, в которой я живу, можно действительно понять и почувствовать, только если увидишь, как люди продолжают создавать что-то хорошее через упадок, через смерть, через разруху, вопреки всему. Вот и книга эта такая, самое трогательное в ней касается как раз вот таких каких-то моментов. Но по сравнению с "Прощанием с Матёрой", автору которой даже посвящена "Зона затопления", новая книга слабее и пессимистичнее. Распутина я перечитывала много раз и каждый раз рыдала над ним в три ручья, а тут такого нет. Но читать можно, похоже на правду.

Переиздали "Волшебный короб", любимую книгу моего детства. Не ту, что русская, а ту, что сборник финских сказок. Иллюстратор, как и в старом издании, Тамара Юфа. Вообще я её не очень котирую, но тут книга вышла действительно сказочная. Как раз вот из таких детских книг, которые не нарочито весёленькие, а местами даже жуткие, странные и очень красивые. Закажу её себе, пожалуй. Там ещё вышли какие-то сказки, но я так уцепилась за "Волшебный короб", что их даже не посмотрела. Поймала себя на мысли, что неосознанно много лет уже собираю сказки народов мира, вот сразу как вижу, так и покупаю.

Дочитала "Рассечение Стоуна" Абрахама Вергезе, очень увлекательная книга про врачей в Эфиопии времён императора Хайле Селассие. Сначала я думала о том, что наверняка мужичок-то придумывает, когда описывает всякие там операции и прочую физиологию, но Абрахам Вергезе действительно оказался настоящим врачом. Более того, и родители из Индии, и из Эфиопии он уехал в Америку после переворота, и вообще во многом его биография перекликается с этой книгой. Верю. Можно читать. Да и если не верить даже, всё равно книга интересная, что уж.

Ещё купила некий роман "Стоунер". Который все хвалили, типа ах, моя жизнь не будет прежней, ах, я все книги теперь сравниваю с этой. А теперь аннотацию прочитала и чот очкую вообще за "Стоунера" браться. Кажется, что это что-то крайне занудное. Кто-нибудь читал?

Что-то я понимаю, что никакого карьерного роста мне не грозит. Несмотря на то, что в своём отделе я круче всех шарю в электронных учебниках и вообще являюсь одним из пионеров этого дела, по сути-то. Но! Иногда, когда меня воротит от того, что я каждый день хожу на работу и в последний час смотрю на часы каждые пять минут, я думаю о том, что же я там делаю, что делаю хорошо, а что плохо. В нашей дошкольной редакции четыре человека, но я, наверное, последний из них, кого могут повысить до ведущего редактора. Наверное, далее попробую разобраться, как да почему.

Хорошо я делаю вот что.
Я достаточно коммуникабельна и умею расположить к себе людей. В смутные времена переезда меня даже главный редактор похвалила за то, что я активно пытаюсь разобраться в порядках нового места, помогаю всем устроиться и свожу друг с другом людей из разных издательств холдинга. Люди раньше считали друг друга говнюками и конкурентами, а теперь постепенно начинают дружить.

Плохо в этом случае я делаю вот что.
Если по какой-то причине человек мне не очень интересен или кажется не очень-то толковым сотрудником, скорее всего я даже не запомню, как его зовут. Например, в нашем редакционном центре девятнадцать человек, из которых почти за год работы в новой структуре я запомнила по имени только шестерых. Иногда люди из других отделов просят меня что-то передать кому-то из моего центра. А я пляшу даун-хаус, как князь Мышкин из одноимённого фильма, либо говорю:"А это кто?"

Ещё я делаю хорошо вот что.
Я никогда не пасую перед какими-то новыми технологиями, пытаюсь разобраться, понять, как это работает, а не отскакиваю, как большинство, с криком:"Шайтан!" Наверное, благодаря этому меня называют "лучшим редактором цифровых изданий", и все хотят отдавать сценарии для заданий и тестирование мне, мне и мне.

А плохо тут вот что.
На самом деле я работаю в редакции дошкольной развивающей литературы. Дошкольной! Ни о какой электронщине речи тут не идёт. До школы ребёнок должен лепить, резать и клеить, а не пыриться в планшет. Но несмотря на всё это, я чувствую, что сейчас меня тянет именно к электронщине, которой мой отдел вообще-то не занимается. И если вдруг цифровой центр найдёт себе ещё какого-нибудь "лучшего редактора", я погрязну в дошкольной литературе, от лицемерия и наигранного веселья которой меня периодически уже тянет блевать.

И ещё я хорошо делаю вот что.
Могу делать своё дело левой пяткой, но всё равно не падать лицом в грязь. Иногда мне кажется, что я хуже всех и ленивая жопа, но потом вижу результат работы многих других людей, которые не стремятся залипнуть в рабочее время в Медузе или Breaking Mad. Получается, что я работаю всё равно в разы быстрее, а делаю всё гораздо лучше.

Но плохо вот что.
Я не хочу делать своё дело левой пяткой. Я хочу увлечься своим делом. А пока мне ужасно не нравится скучный учебный материал. Как по мне, он откровенно дебильный, однобокий и совершенно не привязанный к реальности. Сейчас я работаю с учебниками по предмету "окружающий мир" для начальной школы. Читаю то, что там написано, и думаю, неужели мир действительно устроен так? Это же всё неправда, какой-то подъезд к детям на кривой козе, особенно в вопросах патриотизма, вероисповедания и этикета. И весь этот цензурный бред о том, что в учебниках не должно упоминаться курение, не должны показываться сиськи (прощай, античность), не должны быть описаны сцены жестокости. Сплошные зайчики и прочие весёлые зверушки. Попытка впарить детям то, что они живут в мире розовых пони. Но дети не дураки, ох не дураки. Я очень надеюсь, что они всё ещё настолько любознательны, чтобы обходить всю эту неправдоподобную скучищу вне процесса обучения.

Я хорошо делаю и ещё кое-что.
Я внимательная, и я выполняю каждое задание для детей сама, чтобы не было потом невыполнимых заданий. Я всё-таки стараюсь понизить градус бредятины, которую выдают авторы пособий и учебников. Я в своём деле немножко вежливый танк, многие удивляются тому, как я умудряюсь продавить авторов, с которыми все только бодаются.

А плохо вот что.
Вот передо мной живой пример Андрея, которого я крайне уважаю как специалиста и вообще человека. Андрей вот начальник теперь и обладатель внутрииздательской премии "народное признание". Все спрашивают его мнение, он постоянно изобретает какие-то штуки, которые помогают оптимизировать рабочий процесс, при этом он сидит на работе с утра до ночи, не отвлекаясь, и ему норм. Иногда он отзывается о некоторых продуктах как о конкретном дерьмеце, но при этом знает, что от него ждут именно такого дерьмеца и мирится с этим. А я каждый день страдаю от того, что всё, что мы делаем, мне кажется унылым, и порой ковыряю в носу. Мне бы хотелось сделать хотя бы одно развивающее пособие от начала и до конца. Спроектировать его, написать задания, выбрать подходящего художника, сделать всё для того, чтобы оно получилось не хорошим с "педагогической точки зрения", а оригинальным, красивым и действительно интересным детям. Но это совершенно невозможно, потому что а) сейчас даже относительно молодым авторам-педагогам тяжело пробиться из-за старушек с именем и б) у меня нет педагогического образования, и я считаю, что оно в этом деле вообще не главное.

Может быть, это и есть то самое "выгорание". Хотя как-то быстро в этот раз, не прошло и трёх лет.

Я хотела написать большой пост про путешествия. Про то, как, когда и зачем я это делаю, и про то, что на самом деле я ни разу не "опытный путешественник", как меня многие себе представляют. Но в результате даже вместо предисловия вышла простыня про то, когда и куда я ездила и хочу поехать. Стирать теперь жаль, так что вот.




Я не помню, как впервые садилась в поезд, потому что в этот момент мне было три месяца от роду. Я не помню, как впервые увидела море, потому что тогда мне было года два. Во второй раз я попала на море примерно в четыре или пять лет, и помню, что тогда для меня многое было впервые, но не море. Впервые я видела степных ящериц, впервые увидела растущие у тёти на даче диковинные овощи-фрукты: арбузы, дыни, виноград, кукурузу и всякое такое. Ещё я тогда узнала о том, что мёд бывает жидкий и прозрачный, и такой мёд мне нравится. Ещё меня катали на машине «Чайка» и на Запорожце с табуретками вместо сидений. А море просто было. И уже тогда я немножко им бредила. Совала брату в плавки медуз, отчаянно погружалась в солёные воды в самую мерзкую погоду прямо в жёлтеньком костюмчике с микки-маусом, обожала вяленую рыбу. Однажды мы поехали смотреть на маяк и на корабль на вечном приколе. Тогда я подумала, что было бы неплохо стать матросом или смотрителем маяка и полюбила Утёсова за песню про пароход.

Я помню свой первый и надолго единственный полёт на самолёте. Мне было примерно шесть. Мы летели из аэропорта Бердянска, из которого нынче вообще ничего никуда не летает. Перед полётом зашли с мамой в буфет и поели там настолько невкусного мороженого, что я запомнила его на всю жизнь. Из полёта помню восторг и ужасный шум, как в метро. Самолёты ещё были советские, ЯКи. Полдороги меня тошнило в бумажный пакетик, и только на подлёте к Москве я перестала блевать и удивилась тому, что мир с неба похож на карту. Невероятно, но факт, с того самого полёта меня перестало укачивать навсегда. Сейчас я не знаю, что со мной такое нужно сделать, чтобы меня хотя бы немножко укачало. Сей факт проверен штормом на корабле, фигурами высшего пилотажа, центрифугой и ещё много чем.

Долгое время страстью к перемене мест я не страдала. В девяносто втором моя семья сняла дачу в Дорохово, где я мирно обитала всё лето в не совсем достроенном доме с двумя бабушками. Бабушки каждое утро принудительно кормили меня кашей. Я перетерпела лето и с тех пор кашу не ем. В Дорохово у меня были друзья, с которыми мне было по-настоящему интересно. Одной из них была девочка Ксюша, от семьи которой я перманентно испытывала некий баттхёрт. Я тогда была совсем деревенщина, хватала руками дождевых червей, немножко «окала» и самым большим чудом считала ещё тёплое яйцо из-под курицы. Любимым моим занятием было найти спички и что-нибудь поджечь. В Ксюшиной семье были рации и биотуалет. Ксюше не разрешали купаться в дороховском пруду, потому что через месяц она будет купаться в море на Кипре. На Кипре! Для меня все эти дальние страны, в которые тогда уже начали ездить мои друзья и знакомые, ещё были чем-то из области фантастики. Как слова из песенки: «Из ливерпульской гавани всегда по четвергам суда уходят в плаванье к далёким берегам. Плывут они в Бразилию…» Я не знала тогда, ни где Бразилия, ни где Кипр. Знала только, где Украина, и знала, что от Запорожья поезд начинает то и дело идти в обратную сторону.

С московской подругой детства, молдаванкой Жекой, мы долго бредили поездами. Сооружали себе «купе» в ветвях деревьев, напевали «Подмосковные вечера» и объявляли: «Поезд Москва — Киев — Кишинёв отправляется с третьего пути». Фраза «Я скоро поеду на поезде» влекла за собой сумасшедшую эйфорию. Любимым клипом был «Pride of Africa» группы Yaki-Da. Почему? Потому что он про поезд. Всё про поезд было любимое. Хотя обе мы знали, что к концу любой дороги вопрос: «Когда мы уже доедем наконец?» будет написан у нас обеих на лбу.

Свой рюкзачок в поездку я всегда собирала за пару дней до отъезда. Ставила его в центр комнаты и скакала вокруг со словами «Мы послезавтра уезжаем», потом «Мы завтра уезжаем», потом «Мы сегодня уезжаем». Но никогда, никогда мне не приходило в голову, что можно самостоятельно захотеть куда-то поехать и попросить об этом родителей. Едем — отлично, не едем — ну ладно.

Когда мне было десять, меня снова отправили на лето в родную деревню. Там я узнала, что у меня подросла сестра, а племянница превратилась в девочку из орущего картофельного человечка. В деревне мне было очень хорошо, как дома. Мне нравилось, что там были какие-то свои традиции и обычаи, была моя большая семья, которая садилась ужинать за большой стол. Ещё была соседка бабушка Маруся, которая учила деревенских детей делать кукол из одуванчиков и угощала горохом. Но однажды произошёл один странный эпизод, из-за которого во мне что-то изменилось навсегда.

Наш дом находился под холмом, на самом краю деревни. Я где-то уже объясняла, как и почему он оказался в таком странном месте. Из дома видна была «горушка» с автобусной остановкой. Автобус ходил четырежды в день, и всех, кто спускался с остановки в деревню, мы могли видеть в окно. Тётя Поля часто ездила в город за продуктами, потому что в сельский магазин привозили далеко не всё. Мы с племянницей писали списки и, конечно же, ждали её возвращения, как манны небесной. И вот однажды мы пошли её встречать на «горушку». Недавно прошёл дождь, а дождь в тех местах означает сразу болото. Вода в низине стоит долго, не уходит, иногда цветёт. И кто-то добрый положил по пути от деревни до «горушки» дощечки через болотце. По дощечкам нужно было идти осторожно, они гнулись и шатались во все стороны. Племянница шла передо мной, я очень просила её не прыгать, так как доски шатаются. Она прыгнула назло, вместе с ней прыгнула доска и заехала мне по лодыжке. Я разоралась и хотела как следует навалять племяннице, но подошёл автобус и пришлось ковылять к нему. У автобуса я пожаловалась тёте Поле на то, что Аня специально прыгнула и треснула мне доской по ноге, и отчитала Аню за это. На что тётя Поля, добрейшей души человек, который, кажется, никому никогда не сказал слова поперёк, сказала мне: «А что это ты ругаешься, как у себя дома? Ты не у себя дома, ты в гостях».

Надо понимать, что «в гостях» я оказалась в доме, в котором родились мои прадед, бабушка и мама. В доме, в котором почти целиком прошли первые пять лет моей жизни, когда я особо не знала какого-то другого дома. Если я помню что-то из тех времён, память возвращает меня в деревню, а не в городскую квартиру. И вот «в гостях». Наверное, с этой самой фразы и началась моя страсть к перемене мест. В московской квартире строгая бабушка не позволяла мне иметь своих вещей и защищать свою территорию, всё было общее, все жили по принципу «сначала дай другому, потом — себе», все мои вещи исследовались и подвергались жесточайшей цензуре. И вот теперь получилось так, что деревенский вкусно пахнущий сеном, деревом и пирогами дом, где можно найти укромный уголок для себя одной, — тоже мне не дом. И нет у меня больше никакого дома и вряд ли будет ещё.

В конце августа я уехала в Москву и не возвращалась в деревню ещё пять лет.
За эти пять лет я съездила с мамой в Питер, потом несколько раз была на юге.
Сначала дважды в Бердянске. В мои двенадцать было страшно жаркое лето, я раза три обгорела и облезла, к концу лета стала совсем блондинкой, только чуточку золотистой. Ту поездку я отчётливо помню. Ветхий поезд Укрзалізниці полз по бесконечной степи больше суток. Тогда я впервые почувствовала, что теперь мне нравится дорога ради дороги, даже не важно, есть что-то в конце пути или нет. В тамбуре поезда было выбито стекло, и почти всю дорогу я провела, высунув голову в открытое окно, разглядывая уже выгоревшую траву, маки, коров и небо. В Бердянске от дома маминой сестры до одного из городских пляжей было пять минут ходьбы. Но идти нужно было через запасные пути, на которых вечно стояли какие-то составы. Родители отпускали нас с братом одних, но наказывали никогда, никогда не подлезать под поездом, только поверху. И вот однажды мы залезли на товарняк, а он тронулся с места и поехал. Прыгать было страшно, брат вообще очень испугался, что мы теперь уедем непонятно куда. А мне было не страшно, вот ни капельки, только за брата волнительно. Тогда (не знаю, как сейчас) поезда шли в Бердянске прямо по центральной площади, и вот там наш товарняк замедлил ход почти до скорости человеческого шага. Мы спрыгнули и пошли домой. А я ещё долго звала брата сыклом.

В мои четырнадцать мы с братом переодевались в бомжей, научили пса просить подаяние, воровали из санатория пирожки с ливером и жрали их в камышах по пояс в воде. Когда, услышав шум, в столовую побежал охранник, брат чуть не засыпался, залипнув возле чана со слипшимися макаронами. С тех пор в нашей семье есть крылатая фраза: «Я никуда не пойду! Я хочу лапши государственной из большой кастрюли!»

Позже я провела достаточно много времени в Евпатории, пытаясь избавиться от проблем со спиной, полученных при падении с лошади. В Евпатории было страшно красиво. Мама не дала мне с собой дешёвенькую мыльницу, потому что это был наш единственный фотоаппарат. Но мне хотелось сфотографировать там абсолютно всё. Евпатория — это степной Крым, не особенно богатый какой-то примечательной растительностью, но в нашем санатории было всё. Как рассказывала медсестра, при его обустройстве сняли пять метров бедного грунта и засыпали на его место более плодородную землю, в которую высадили пальмы, вечнозелёные хвойные деревья и всякие диковинные цветы. Ещё там, конечно, было море, которое даже не успело мне надоесть.

Ещё через год я была в лагере в Сочи. Вообще-то мне там не понравилось. Было очень много народу, и впервые в жизни у меня как-то не задалось задались отношения в коллективе. Общаться приходилось с кучкой неудачников, которые целыми днями говорили о том, как они хотят к маме. Уже к концу ссылки я познакомилась с рано повзрослевшей девочкой Юлей, которую почему-то сунули в отряд к дошколятам, и со стайкой карелов из Сегежи, которые сначала начали на нас наезжать, но потом с ними провёл беседу мой внутренний гопник Колян, и мы подружились. Карелы обещали за нас каждому незнакомцу сходу «сунуть в торец». Больше мы с Юлей в той поездке ни с кем не знакомились.

А через ещё один год меня замучила ностальгия. Я поступила, и у меня осталось жалких две недели лета. Впервые в жизни. Не три месяца, а жалких две недели. И тогда я попросила у мамы денег и взяла билеты в Череповец на одно лицо. Мне было шестнадцать, и, наверное, я впервые куда-то поехала одна совсем без сопровождения. Коротко стриженная, в драных штанах и кедах со звёздами. На боковушке напротив в Череповец ехали свежеоткинувшиеся зэки. Одного прятали на третьей полке за чемоданами. Всю ночь зэки пили водку и спали сидя (кроме третьего), уронив головы на руки. Всё моё купе сошло в Ярославле, и утром мужиков с боковушки пробило на душевную беседу со мной. У проводника они купили мне Фанты и начали рассказывать о тяжёлой жизни на зоне. После фразы «вот, пацан, будешь в армии служить…» я перебила, и сказала, что я девочка. Было очень смешно. Хотя, может быть, в такой компании меня и спасло то, что они приняли меня за парня. В Череповце мне надо было пересесть на автобус до Костенёво, до автобуса было два часа. Я решила прогуляться прямо с тяжеленной сумкой вокруг рынка. На обратном пути сдалась, приуныла и села на сумку. Дотащить её до автобуса мне помог сердобольный нерусский продавец овощей. В деревне я поняла, что я уже выросла, а вот мои сестра и племянница — чот ни хрена. Мне было интересно гулять ночью и пробовать водку, им — играть в «белку на дереве» и наряжать кукол. А потом мы все переругались из-за того, что кто-то показал мне «их» место для пикника. Однажды я приехала на велосипеде на это «их» место и оставила там бумажку с московским адресом и просьбой перестать творить неродственную хуйню. В тот же день я собрала вещи и уехала в Москву.

Расчёт был верный. Мою записку нашли, и скоро мне пришли письма и от племянницы, и от сестры. Мы переписывались весь год, и ещё до начала сессии я уже знала, что, сдав экзамены, снова поеду в Костенёво. В том году получилось так, что мы с племянницей приехали в Череповец в один день — я из Москвы, она — из Питера. Племянница всё-таки выросла раньше положенного, и в её двенадцать уже была полноценным подростком. В деревне мы ушли из дома, где жила наша семья, и поселились в другом доме на чердаке. И тут уж всё было наше. Мы могли никому не открывать дверь, уходить ночью и приходить утром, спать до обеда, рассуждать о коммунизме, читать Пелевина и слушать Янку. Я с теплотой вспоминаю те дискуссии двух действительно очень близких людей. Сейчас мне с ней (то есть, с ним) совсем не так легко, хотя до сих пор я её (его) люблю и во многом понимаю и поддерживаю.

В том августе я уехала пораньше, чтобы успеть на Нашествие. А в начале сентября почувствовала что-то совсем неладное. Ужасно неладное. Связанное с тётей Полей. Когда в квартире раздались характерные рваные звонки «межгорода», я уже знала, что что-то случилось. В сентябре две тысячи шестого тётя Поля скоропостижно скончалась. Через год умер её муж дядя Алик. Теперь я даже вряд ли могла ездить в гости. Деревенский дом захватил их сын, мой троюродный брат, которого я недолюбливала всю жизнь. На все мои взбрыки брат отвечал: «Знаешь удар голова-печень-голова?» или хватался за ружьё. Ну их на хуй, таких братьев. В Костенёво путь мне был заказан. Ещё дважды я приезжала туда на могилу к тёте Поле и дяде Алику, оставляла цветы. Потом другие жители передавали мне, что троюродный брат, которому я старалась не попадаться на глаза, страшно удивлялся, откуда они берутся, эти цветы.

И вот, наверное, с момента смерти тёти Поли я и стала путешествовать, как сумасшедшая. Мне кажется, долгое время я ждала каких-то извинений за те слова про «гости». Всё кончилось, а их не последовало. Сейчас думаю, что тётя Поля вряд ли придала этим словам тогда такое значение, как я. Возможно, просто не запомнила тот случай надолго. Она несколько лет снилась мне после смерти, я плакала у неё на могиле, я любила её на самом деле больше, чем многих более близких родственников, но тех слов простить ей так и не смогла. У меня нет принципов, я никогда не говорю «никогда», в конце концов после любого конфликта я оттаиваю и забываю про этот конфликт. Но вот тут я оказалась принципиальней некуда. Многие рассказывают мне о ситуациях из детства, после которых «жизнь не будет прежней». Я помню только одну такую, вот эту.
На следующий год мы с друзьями поехали в Питер, а потом на Валдай. Питер вообще надолго стал основным моим пунктом назначения. Я гоняла туда на чём попало по несколько раз в год. Даже теперь Питер остаётся городом, в котором у меня едва ли не столько же друзей, сколько в Москве.

Летом две тысячи седьмого ко мне приехала Вера. Буквально за вечер я нааскала туристической снаряги у подруги с геофака, и утром мы с Верой стопом уехали в Воронежскую область на Радугу. Та поездка задала новое направление моей жизни на ближайшие несколько лет. По пути туда мы застопили сирийскую фуру с водителем Ахметом, который провёз нас несколько сотен километров. Он кормил нас яблоками и гигантской черешней, поил кока-колой, дал с собой яблок и вафель, предлагал денег, но мы отказались. Много лет, колеся по дорогам нашей страны, я искала глазами его белоснежную фуру с арабской вязью во лбу и мысленно желала ему хорошей дороги. После начала войны в Сирии я часто вспоминаю Ахмета (в основном в дороге, конечно), думаю, как он там вообще, всё ли с ним в порядке. Мысленно посылаю ему пожелание: «Храни тебя хоть какой-нибудь Бог, твой или мой».

В две тысячи восьмом уже с девочкой из хиппей мы поехали в одно из самых хипповых мест отдыха — на Утриш. Выходя из автобуса, встретили знакомых ребят, с которыми встали на стоянку. Провисели две недели. Знакомые ребята оказались из разряда «Джа даст нам всё», и я сдуру потратила на них все свои сбережения. Моя попутчица не выдержала и снялась раньше. Я ехала домой одна, грязная, отощавшая, без денег и с обоссанным вокзальным котом рюкзаком. В поезде все, конечно, жрали курицу-яйца и Доширак. От запаха сих чудных продуктов у меня в желудке больше суток пел кит.

В начале две тысячи девятого мы с Юлей договорились уволиться первого июня и пропутешествовать до сентября вдвоём. В то лето мы были на Радуге под Псковом, в Киеве, во Львове (о этот первый раз, тот летний день навсегда в моём сердце), в Ужгороде, в Закарпатье, снова в Киеве, в Новороссийске и в Ростове на Дону. Наверное, это было лучшее лето моей жизни. Я странствовала и странствовала, появлялись и исчезали разные люди, менялась погода, мы по очереди ловили дикую кишечную инфекцию, выбрасывали одежду и покупали в сэконде другую, я научилась пить кофе. В конце августа мы вернулись домой. Я вошла в квартиру и не узнала её. Долго сидела в ступоре и задавала себе вопрос: «Что я здесь делаю?» Осенью того же года появился сквот и на пару лет совершенно точно стало повеселей.

В две тысячи одиннадцатом я встретила Диму. Наш общий друг прислал его за мной на машине. Вообще мы ехали к этому другу на день рождения, но уехали во Владимир. Так что и наши отношения начались с путешествия. Тогда Дима задал мне вопрос: «Что в жизни для тебя главное?» Я ответила: «Ехать каждый раз в новое место». Теперь, спустя пять лет, он иногда говорит, что я без царя в голове, что у меня совершенно нет страсти к тому, чтобы чем-то обладать, что-то копить. На что я отвечаю, что он всё про меня знает. Самый главный вопрос он задал мне в день нашего знакомства и получил самый главный ответ. И пусть будет уверен, что с тех пор ничего не изменилось.

Дима принёс в мою жизнь такую штуку, как автотуризм. Сначала я страшно боялась и нервничала, но постепенно вошла во вкус. В двенадцатом году мы поехали сначала в Бердянск и Евпаторию, потом — в Киев, Львов и Одессу. В тринадцатом были в Ялте и в Абхазии. Зимой четырнадцатого я впервые пересекла полярный круг и увидела, что такое настоящая полярная ночь. По дороге туда отметили новый год в поезде, сделали так, потому что все об этом мечтали, но боялись осуществить свою мечту.
А во все тяжкие я пустилась вообще-то той весной. Дима много лет играл в какую-то дурацкую онлайн-игрушку с узбеками. И тут в феврале они пишут ему, что у них в апреле встреча клана. В Ташкенте. Недолго думая, мы сделали загранпаспорта и договорились приехать на эту встречу. Один парень из клана встретил нас, выдал нам ключи от своей квартиры и ушёл на работу. Вечером рассказал, что его на работе закошмарили в духе: «Ты привёл в квартиру троих русских, дал им денег и ключи???» На что мы пошутили, что обратная ситуация где-нибудь в Москве выглядела бы ещё комичнее: «Ты привёл в квартиру троих узбеков, дал им денег и ключи???» Мы были в Ташкенте, Самарканде, Бухаре, Ургенче, Хиве, Нукусе и Муйнаке. И вот как раз тогда я сделала то, о чём мечтала с самого детства, — доехала до Аральского моря, побродила по его дну, посмотрела на ржавые корабли среди раскалённой пустыни. Я сделала то, что казалось мне опасным, что, думалось, я никогда не сделаю.

В августе того же года я впервые побывала в Турции, в стране, в которой все уже были по сто раз. Летом случилась катавасия с работой, и я экстренно уволилась из бюрошки переводов и ушла в издательство учебной литературы. Доброе новое начальство подарило мне неделю послесвадебного отпуска, и мы с Димой на радостях улетели в Стамбул. Сначала хотели взять путёвку в какой-нибудь пятизвёздочный отель «всё включено», чтобы поваляться на пляже и посмотреть хотя бы, как это вообще бывает, но в последний момент всё решилось в пользу Стамбула, в котором даже искупаться особо негде, но есть куча всего интересного. Сейчас мне жаль, что Стамбула было мало и мы были там так недолго, потому что в самом деле в этом городе столько всего, что и за десять поездок не насытиться.

В декабре четырнадцатого я получила первый шенген. Сначала мы собирались с друзьями ехать в Литву и Латвию, потом курс евро скакнул почти до ста рублей, и Латвия отвалилась, остались Литва и Калининградская область. За три дня, проведённых в Литве, я поняла, что мне там очень нравится. И конечно же, конечно, конечно не было никакого этого «прибалты русских не любят», о котором так любят говорить те, кто не выезжает за пределы родной области. Эта поездка тоже была для меня знаковой. Во-первых, это была самая первая моя «заграница» с серьёзной визой, во-вторых, я научилась безупречно заполнять визовые анкеты, и теперь у меня не возникает с ними проблем, хотя раньше я ужасно боялась всех этих бумажных визовых дел.

Весной пятнадцатого года мы с Димой должны были ехать в круиз по Скандинавии, в связи с чем получили полугодовые финские визы. Их дали не с июля, как мы просили, а почему-то с начала мая. В конце мая Дима уехал в Крым, а я успела сгонять в Финляндию с Олей на один день, таким образом не нарушив то самое «правило первого въезда», о котором вечно все говорят. Дима по Финской визе в Финляндии так и не был. Когда подошло время планировать отпуск, внезапно решили пожениться Костя и Женя. Они взяли с нас обещание, что 18 июля мы как штык будем в Москве, где бы ни оказались до того. А круизов на те даты и не оказалось. Но в том, что касается путешествий, я практически никогда не отступаю. Тут же я погуглила что-то на нужные даты и нашла автобусный тур по Европе. Честно говоря, я даже не посмотрела особо, куда мы едем. Главной точкой был Париж, а совсем главной — парижский Диснейленд. Ещё одна мечта детства, как мне казалось, несбыточная. Как и сам Париж. Мне казалось, что в Париж ездят только богатые, успешные, отчаянные, что меня туда по какой-нибудь причине не пустят. Например, по той причине, что я ненастоящий путешественник. Но обошлось. Я трогала рукой Эйфелеву башню, бросала монетки в Сену и обжиралась круассанами и вонючим сыром до умопомрачения. Я сначала даже не поверила, что в самом деле вижу Эйфелеву башню. Для меня рассказы о ней всегда были чем-то из области рассказов о людях с пёсьими головами, которые живут за морем. Когда я просила Диму сфотографировать меня на фоне башни, прохожий парень обратил на меня внимание и сказал: «Мадемуазель, почему у вас такое удивлённое лицо? Улыбайтесь шире, вы в Париже!»

Ещё в ту поездку тогда мы были в Польше, Германии, Бельгии и Голландии. В Амстердаме, о котором я тоже боялась мечтать, в Дрездене, смерть и воскрешение которого меня всегда интересовали, и ещё в нескольких городах, которые раньше были для меня просто недостижимыми точками на карте мира.

Тем же летом мы были в Риге. Меня, летающую на самолётах редко и неохотно, прельстила возможность не напрягаясь съездить на море на выходные. И нам даже повезло с погодой — в Юрмале было солнечно и тепло. Рига запомнилась мне как город-праздник, солнечный, яркий, немножко безумный. Позже мы узнали, что Рига — столица европейских мальчишников, и поняли, кто все эти люди в костюмах Марио и Робин-гудов.

И ещё летом пятнадцатого года мы напоследок решили погреть кости на русском море, в Сукко. В тот момент я совсем разочаровалась в русских курортах. Они убогие, замусоренные и переполненные. Я бы хотела найти где-нибудь в России места, где действительно будет приятно отдохнуть на море, но… пока я таких не видела. Сукко и Большой Утриш нравились мне раньше тем, что там был целый гигантский заповедный лес на побережье. Неприхотливые жирненькие туристы из посёлков туда не доходили, и можно было целый день провести на море. Сейчас там заказник, и по берегу на старые места пройти нельзя. Печаль. Больше я на русский юг не ездец.

Новый две тысячи шестнадцатый год мы отметили в Карелии. Сняли дом на всю разновозрастную толпу, угорели по классике — таз оливье, шампанское, баня, рыбалка. Наверное, впервые компания была вообще чуждая мне, но забавная. Я с удовольствием общалась с людьми, которые не похожи на меня вообще, особенно с представителями старшего поколения, ровесниками моей мамы. А вот рыбалка — это оказалось не моё. Пять минут посижу и вскакиваю с воплем: «Твою мать, ну где же рыба!» Да и рыбу мне как-то жаль, если честно. Ладно если её уже кто-то убил до меня, но ещё убивать зачем?

Весной я пошла в очередной велопоход. Прошлый был совсем лёгкий и состоялся в майские праздники две тысячи пятнадцатого года. Я сказала себе «больше никогда!» и радостно записалась , как только меня позвали в более сложный поход год спустя. Мы были в Дивногорье, и оно приятно меня удивило. Невозможно красивые места, невозможно приветливые местные жители, которые красят целые дома в ромашку и угощают салом и консервированными овощами. Я давно хотела попасть в Дивногорье, и вот попала. Оно того стоит, чесслово. В европейской части России меня практически ничего не восхищает и даже особо не радует, но Дивногорье — это нечто.

Летом шестнадцатого года мы предприняли первое заграничное путешествие на машине. Мне кажется, одно то, что под это дело мы в один день купили новую машину, много о нас говорит. Решили проехать по прошлогоднему маршруту, только дать себе больше времени и отыскать все литовские маяки. В этот раз я ещё больше возлюбила Клайпеду. Вроде бы небольшой портовый город, но, кажется, я могу зависать там неделями. Ещё я наконец рассмотрела и сравнила русскую и литовскую части Куршской косы. Природа великолепна везде, но на русской части упадок и тлен по большей части, а литовская — вся такая курортно-санаторная и очень аккуратненькая. Примерно на этом месте путешествия Дима, который раньше строил из себя патриотического патриота, сказал что-то вроде: «Ебал я в рот этот внутренний туризм». Потом мы ещё случайно оказались в Польше. Хотели проскочить её одним днём, но зависли на трое суток, потому что понравилось. Кости бросили просто тупо по пути к границе, в небольшом городке под названием Августов. И вроде ничего в этом кусочке Польши такого особенного нет (кроме канала, шлюзов и бесконечного Папы Римского), но совершенно не хотелось уезжать, больно уж уютненько и спокойно там было. Кстати, хозяин дома, где мы снимали комнату, признался, что отдыхает только в России. Но он каякер, и он говорит, что у них в Польше просто нет такого климата, таких природных зон, как у нас в Карелии, на приполярном Урале, в Сибири. Также он озвучил мысль, к которой я тоже не так давно пришла: «Отдыхать в России только с палаткой!»

Хотя сейчас я, пожалуй, изменю себе в очередной раз и поеду в Заполярье жить в квартире или гостинице. Просто потому что тупо холодно и ветрено на берегу Ледовитого океана. В планах Мурманск (о боже мой, какие Оля делает вареники и какое там внезапно классное есть мексиканское кафе!), полуостров Рыбачий, а также Териберка, в которую я хочу попасть ещё со времён рассказов одного из друзей с геофака МГУ. Ещё бешеной собаке сто вёрст не крюк, потому я планирую отдельно ото всех или с Димой, если согласится, доехать до Норвегии. Недавно наткнулась на статейку Гришковца про городок, где ничего нет, вот туда и поеду.

На этом пока всё. Хочу теперь написать что-то относительно практическое про то, как куда-то ездить, чтобы обсудить с кем-нибудь сам процесс. Но всё-таки я ужасно многословна, по-моему. Написала многабукаф, но даже не всё осилила упомянуть. Кто дочитал до конца, тот героический герой.

Оценила. Впервые в жизни увидела пробку на выделенной полосе из автобусов и троллейбусов.
И это сегодня потупила на работе до семи, и ехала позже часа пик. Что теперь бывает в час пик, я просто боюсь представить.

Пишет  Neitent:

О маршрутках
О том, что маршрутки постепенно становятся Мосгортрансовыми, наверное, все слышали и видели синенькие микроавтобусы.

Так вот. По поводу остальных маршруток и куда они пропали: об этом информация зарыта глубоко, но:

В столице завершилась настоящая транспортная революция - теперь во всех московских автобусах, маршрутках, трамваях и троллейбусах можно расплачиваться едиными проездными. Теми самыми, которые записывают на «Тройку» и принимают в метро или Мосгортрансе. Маршрутки, принимающие только за наличные, официально ушли в прошлое. А те, что не ушли, с 15 августа работают незаконно.

Вся статья на сайте КП
И еще одна статья

Будьте внимательны, перепроверяйте свои маршруты
почему, вот почему надо обязательно "революцию"? Постепеннно? Нет, не слышали

URL записи

Ладно. Хорошие новости так хорошие новости.
Вы меня убедили в том, что они и правда помогают.
Короче.
Я человек, ужасно зависимый от новизны впечатлений. Рутина убивает меня. Наверное, поэтому с пятницы я поселилась в нашем глухом замкадье и превозмогаю. Интернет у меня здесь только с телефона пока, мебели тут практически нет, из посуды только пара тарелок и походный котёл. Роль плиты исполняет электрошайтан, который собрал из говна и веток димин коллега. Я воюю с электрошайтаном в надежде сварить макароны, сплю на железных нарах и еду до работы на автобусе, который ходит раз в час и стоит во всех пробках. Зато нашла неподалёку святой источник. Воду оттуда Дима отнёс на работу на анализ, и оказалось, что её можно пить сырой. Так решилась моя вечная проблема с кучей пластиковых канистр. Ещё я нашла возле дома неплохую пиццерию, сушишоп и Вкусвилл. Ещё скоро должны пустить железнодорожное кольцо, которое отвяжет меня от автобуса. Ещё здесь есть милые дворы с фонтанами и кипарисами, в которых приятно находиться, пока не заснули мирные жители и не проснулись местные колдыри.
И мне полегче, больно уж всё в новинку, некогда унывать. А потом должно быть лучше. И как-то плевать, что никто из московских или мытищинских друзей никогда не приедет ко мне сюда. Я не очень-то гостеприимна.

Второй день в Москве льёт, как из ведра.
Вчера я ещё бодрилась, вечером даже доползла из своих ебеней в сад Баумана, где мы с Костей, Женей и Юлей смотрели киношки под проливным дождём. Уже вечером я тащилась домой под тем же дождём без зонта, без капюшона, в мокрых по колено джинсах и хлюпающей обуви. Чувствовала, как отпустившее меня на целых два месяца чувство собственной бессмысленности возвращается обратно. Юля вчера ляпнула про планирование беременности, Костя с Женей переезжают обратно в Королёв, у нас продолжается эпопея с Подрезково. Юля уезжает в Бишкек.
Сегодня с утра я ползаю, как сонная муха, которая ещё и вот-вот разревётся.
Я снова оказываюсь на расстоянии от тех, с кем мне приятно проводить время. Я снова остаюсь общаться с диминой гопотой или не общаться ни с кем вообще. Я оказываюсь в ремонте, который никогда не закончится, потому что Дима считает, что всё надо делать своими руками. А я со всеми своими фрилансами большинство дней недели работаю с утра до глубокой ночи и тупо не имею сил и желания ни на какой ремонт вообще. Я готова отдать все деньги за фриланс на то, чтобы не касаться этого ремонта и быстрее всё закончить. Но Дима против.
Мне опять кажется, что есть один вариант жизни - всё время ДЕЛАТЬ ДЕЛА. Но я лучше добровольно умру, чем так.
Всем спасибо за внимание.
Пятиминутка безысходности закончена.

У меня тут была эпопея с конверсами.
Я пришла в магазин на Киевской с целью купить себе кеды на распродаже. При этом там какие-то такие модно-неформальные продавцы, что пиздец. Они, конечно, очень в стиле магазина, но сервисом там особо и не пахнет. Мне не удалось добиться у них ответа на вопрос, что вообще есть моего размера. В результате бесчисленных примерок я поняла, что многие модели маломерят, и мне нужно брать 38, что на деле на размер больше, чем я обычно ношу. Полюбившаяся мне модель с медными клёпочками по бокам в магазине отсутствовала с 35 по 41, и я решила попытать счастья в интернет-магазине. Там был 39-й, и я решила, что велики не малы, чо уж. А оказалось, что именно эта модель и маломерит-то не особо. Таким образом, теперь я хожу в кедах размера на полтора-два больше, чем нужно. И вот сидим вчера в кафешечке с Костей, ждём Юлю с Вадимом, и я решаю хвастануть новыми кедами. И Костя с ходу заявляет, что они мне велики. "Но как, Холмс?" — вопрошаю я. И Костя отвечает:"А у тебя ноги стали нормального размера".

Вообще это было дополнение к посту про триканы и таджик-рубаху. По ходу у меня новый комплекс, касающийся слишком маленького размера ноги, хе-хе.