Читаю великолепную книгу про Индию. Называется "Территория тьмы".

Автор, потомок индийцев, вырос на Тринидаде и в возрасте 29 лет приехал в страну предков.
И написал о ней так, что я читаю про Индию, а вижу Россию. Многие моменты цепляют меня очень сильно, ведь написано-то про Индию, но в моей родной стране всего этого тоже навалом, хоть и не в таких масштабах, конечно. В "Территории тьмы" говорится о середине прошлого века, но почему-то я не сомневаюсь в том, что если с тех пор что-то изменилось, то изменилось не так уж глобально.

"Индийцы испражняются повсюду. В основном — возле железнодорожных рельсов. Но испражняются они и на пляжах, испражняются в горах, испражняются на речных берегах, испражняются на улицах — и никогда не ищут укрытия. Мусульмане, с их традициями чадры и затворничества, иногда находят укромные местечки. Но тогда для них это религиозный поступок, полный самоотречения, потому что можно услышать, что крестьянин — не важно, мусульманин или индуист — страдает от клаустрофобии, если ему приходится пользоваться огороженной уборной. Один симпатичный юноша-мусульманин, студент смехотворного учебного заведения в городе ткачей в штате Уттар-Прадеш, элегантно одевавшийся «под мистера Неру» — вплоть до петлицы — высказал другое объяснение. Индийцы — народ поэтичный, сказал он. Он и сам всегда ищет открытое местечко, потому что он — поэт, любитель Природы, и это главная тема его собственных стихов на урду; а что может быть поэтичнее, чем присесть на рассвете на берегу реки?"

"Вместо пригожих деревушек, которые украшали бы нашу землю, у нас всюду кучи дерьма. Подъезжать ко многим селам, мягко говоря, неприятно. Часто хочется зажмурить глаза и заткнуть нос — столько там грязи, такая стоит вонь.
Что нам можно и необходимо перенять у Запада — так это премудрость городской ассенизации.
Из-за наших вредных привычек мы загрязняем берега наших священных рек и создаем богатую питательную среду для мух… Маленькая лопатка — вот средство спасения от большой неприятности. Выбрасывать куда попало нечистоты, сморкаться и плевать на дорогу — это такой же грех перед Богом, как и перед человечеством, такие поступки выдают прискорбное отсутствие заботы о других людях. Человек, который не присыпает землей свои испражнения, заслуживает тяжелого наказания, даже если живет в лесу.
Этот наблюдатель замечает то, чего не замечает ни один индиец".

"Этот наблюдатель, этот обреченный на провал реформатор, разумеется, — Мохандас Ганди. Махатма, «великая душа», обожествленный отец нации: его именем названы улицы, парки и площади, его память повсюду чтят статуями и мандапами, а в Дели — Раджгхатом, куда посетитель должен приближаться, ступая босиком по раскаленному песку; его украшенные гирляндами портреты висят во всех лавках, торгующих бетелем, висят в сотнях контор: человек с обнаженной грудью, в очках, излучающий свет и добро; его внешность настолько знакома, что, упростившись до карикатуры, до контуров, высвечиваемых электрическими лампочками, она уже стала привычной частью украшений для дома, где справляется свадьба. И, несмотря на все это, он остается наименее индийским из индийских вождей. Он глядел на Индию так, как не умел глядеть на нее ни один индиец; в его видении была прямота — и в самой этой прямоте заключалась революционность. Он замечает в точности то, что замечает здесь иностранец; он не согласен игнорировать очевидное. Он видит и нищих, и бесстыжих пандитов, и грязь Бенареса; он видит чудовищные антисанитарные привычки врачей, адвокатов и журналистов. Он видит черствость индийцев, нежелание индийцев смотреть в глаза реальности. Ни одно индийское воззрение, ни одна индийская проблема не ускользает от него; он смотрит прямо в корни закосневшего, разложившегося общества. И картина Индии, проступающая из его учений и наставлений, сохраняется и тридцать лет спустя: живое доказательство того, что его идеи потерпели крах".

В книге ещё говорится о том, что Махатма Ганди стал для индийцев святым. И, чем больше он для них свят, тем меньше они вспоминают о его идеях и о нём как о реально существовавшем человеке. То есть, вот чтят Махатму, а сами всё равно испражняются где попало, например. И некоторые настолько привыкли к Ганди как к святому, что не могут вспомнить, как он выглядел. Удивительно, но я отлично представляю себе этого человека и знаю его полное имя - Мохандас Карамчанд Ганди. Он невысокого роста, сухощавый, лысый и в круглых очках. Я это почему знаю, потому что памятник Махатме Ганди стоял возле моего дома, и я всегда смотрела на него, когда ходила в парк. Он был классный, такой нездешний среди ёлок и сталинской архитектуры. Замотанный в какую-то национальную тряпку (не знаю названия), идущий куда-то с посохом, в своих круглых очках. А потом очки у него украли, и он продолжал свой путь уже без них. Иногда у него на шее появлялись ожерелья из живых цветов. А когда я последний раз была в тех краях, оказалось, что постамент стоит уже без Махатмы - увезли на реставрацию. Возможно, вернут очки. И если эти очки украдут снова, можно будет с уверенностью говорить о том, что и в нашей стране мало что изменилось.

Напротив, кстати, на площади стоит и Индира Ганди. Возле неё некогда росли пирамидальные тополя, а потом некоторые погибли, а некоторые переродились в обычные. Мне было жаль, ведь из всех деревьев я люблю пирамидальные тополя и платаны. Они напоминают мне о юге и тепле. На площади Индиры Ганди тренируются юные скейтеры. В счастливые времена раздолбанных частных маршруток в тех краях можно встретить газели с надписью "До Роганди" - так плохо говорящие (и пишущие) по-русски водители-мигранты сообщали окружающим о том, что возле Индиры они разворачиваются.

Но продолжим.
"Офицер индийской армии при первом знакомстве кажется настоящим офицером английской армии. Он даже внешне умудряется походить на англичанина; у него английская походка и выправка; у него английские манеры, пристрастие к выпивке; английский жаргон. В индийской среде такое подражание индийцев англичанам — нечто вроде болезненной прихоти. Это неубывающая нелепость; и проходит немало времени, прежде чем начинаешь формулировать то, что смутно ощущаешь с самого первого дня: это подражание отнюдь не Англии, не реально существующей стране, а некоей сказочной земле, Англо-Индии — с клубами, саибами, грумами и носильщиками".

Я бы тут хотела сказать, что многие русские люди — не по отдельности, а как бы вся эта масса людей старается подражать "загранице", и это подражание порой кажется каким-то совершенным сумасшествием. С одной стороны, русские "ненавидят" Европу, считая, что там пидоры на улицах целуются, одни сплошные негры и мусульмане, да и вообще оттуда все давно хотят уехать, ведь Депардье-то попросился же, ну. При этом символом некого качества и статуса у нас является приставка "евро". Евроокна, диван-еврокнижка, евровагонка, евротара, в конце концов пресловутый евроремонт! И как раз, например, тот факт, что "евроремонт" в исполнении русского человека — это визуально некий цыганский бордель, позволяет мне (и, возможно, кому-нибудь ещё) думать о том, что люди подражают не реально существующей Европе, а некой волшебной стране, которая у них в головах. И которую они при этом ненавидят и отвергают, о как.

"«Свой долг, хотя бы несовершенный, лучше хорошо исполненного, но чужого. Лучше смерть в своей дхарме, чужая дхарма опасна». Это сказано в Бхагавадгите, которая за пятьсот лет до Шекспирова Улисса проповедовала «закон соподчиненья» — и проповедует его по сей день. И человек, который заправляет жалкие постели в гостиничной комнате, оскорбится, если вы попросите его подмести с пола песок. Клерк не принесет вам стакана воды, даже если вы упадете в обморок. Студент, изучающий архитектуру, сочтет унизительным для себя выполнение рисунков или должность простого чертежника. А стенографист Рамнатх, преданный треугольной деревянной доске, стоящей на его столе, откажется отпечатать на машинке текст, который он сам только что записал скорописью".

А в России даже нет каст, да и сословия давно должны бы были стереться, но, кажется, они не стёрлись, а смешались. Некоторые люди, когда речь заходит о чём-то весьма сложном для их восприятия, восклицают:"Не умничай! Мы — рабочий народ, мы университетов не кончали!". И те же самые люди чувствуют себя ужасно важными, сидя на своём месте и исполняя свои обязанности (частенько перегибая палку). Я о "синдроме вахтёра", ага. И ещё люди, особенно такие, ждут, что за них всё сделает кто-то. "Ну и что, что я окурок кинул, дворник уберёт". "Зачем ты убираешь со стола? Тут есть уборщики!" Понимаете, да?

"Когда действие настолько символично, обретают важность ярлыки, которые полагается иметь не только предметам и местам, но и людям. Огороженная открытая площадка, о назначении которой и так можно догадаться по спортивным сооружениям, тем не менее, снабжено большим щитом с надписью: ДЕТСКАЯ ИГРОВАЯ ПЛОЩАДКА. Возле другой площадки со сценой в одном конце красуется вывеска: ТЕАТР ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ. На джипе, возглавляющем правительственную колонну машин, можно прочесть: ГОЛОВНОЙ ДЖИП. В Нью-Дели царит неразбериха ярлыков; такое ощущение, что здесь не средоточие учреждений гражданской службы, а настоящий базар. Обезображены даже древние и священные здания. На воротах храма VIII века на вершине горы Шанкарачарья в Шринагаре висит разноцветная вывеска, которая скорее подходила бы галантерейному магазину. В древнюю каменную кладку одного из храмов в Махабалипураме под Мадрасом вделана табличка, увековечивающая имя министра, который заведовал реставрационными работами. Мандапа Ганди в Мадрасе представляет собой небольшую постройку с колоннами; на ней высечены имена участников комитета, усилиями которого и воздвигнута эта мандапа; высота списка — больше человеческого роста".

При строительстве нашего жилого комплекса людям была обещана школа и был обещан детский сад. Прошло четыре года. На месте школы и сада огороженные строительным забором пустыри. Зато у нас есть храм. Храм обнесли забором, несмотря на то, что он стоял прямо на середине дороги на ж/д станцию. Чиновники в соцсетях гордо постили храм и церковную лавку, строящуюся колокольню. Подчёркивали, что это прекрасная программа развития и благоустройства Подмосковья. И на каждой, даже самой малой архитектурной форме, обязательно висит надпись о том, что эта штука создана правительством Московской области в ходе программы (нужное вставить). На вопросы жителей, а где же сады и школы, отвечали, что храм — это так же важно, как сад и школа. Воспитывает в детях духовность! И да, что касается ярлыков, у нас тут на каждом заборе, на каждой остановке, на каждом подъезде и на каждой детской площадке прилеплена красивенькая табличка из пластмассы или дерева. "Химки, Химки, Химки, Химкихимкихимки". Наверное, чтобы не забывали, где живём.

"В брошюре «Новости планирования семьи», которая попалась мне в руки, практически не было новостей о семьях, где решили бы заняться планированием, зато было множество фотографий милых дам в нарядных сари, которые занимались планированием планирования семьи. Светофоры — часть антуража современного города. Поэтому они имеются и на улицах Лакхнау; но это — лишь декорация, причем опасная, потому что министрам чувство собственного достоинства не позволяет останавливаться на красный свет; а в этом штате сорок шесть министров. В Горакхпуре торговцам сладостями предписано выставлять свой товар в стеклянных коробках; и они выставляют на прилавках эти коробки — совершенно пустые, а рядом кучками вывалены ничем не прикрытые сладости".

Мне почему-то вспомнился бред многолетней уже давности. Когда внезапно то ли запретили торговать шаурмой, то ли сказали, что запретят. На улицах остались те же ларьки с теми же продавцами и той же едой, только надписи "Шаурма" сменились на надписи "Дёнер". Про "сорок шесть министров" — тоже стопроцентно российская тема, взять хотя бы машины с тонированными стёклами (при запрете тонировки спереди в принципе по стране) и синими мигалками, которым правила не писаны вообще. Хотя, может, где-то мы переплюнули даже ту Индию, которая описана в "Территории тьмы". Два дня назад пассажирские самолёты при попытке зайти на посадку в Шереметьево отправлялись в Домодедово или наматывали лишние круги, потому что в Шереметьево садился вертолёт премьер-министра страны.

"Символические действия: неделя посадки леса (70 % посаженных деревьев погибают из-за прекращения ухода после произнесения речей), неделя борьбы с оспой (сообщается, что один из министров отказался от прививки по религиозным мотивам, а справки о прививке можно купить за несколько шиллингов у какого-нибудь из лекарей), неделя борьбы с мухами (в одном из штатов ее объявили еще донашествия мух), день детей (правильная речь мистера Неру на первой полосе газеты, а на последней странице — заметка о том, что бесплатное молоко, предназначавшееся для детей из неимущих семей, оказалось на открытом рынке Калькутты), неделя борьбы с малярией (ПОМОЖЕМ ИСКОРЕНИТЬ МАЛЯРИЮ — призыв на английском, намалеванный на заборах деревни, жители которой неграмотны и говорят только на хинди)".

Это тоже в точности Россия. В Череповце мне как-то показывали, как к приезду президента "восстанавливали исторический облик города" на улице, по которой должен был проехать правительственный кортеж. Так вот, на этой улице к окнам были приклеены пенопластовые наличники. Пенопластовые, Карл! На центральной улице Москвы в прошлом году высадили деревья, каждое из которых стоило бешеных денег. В этом году все деревья погибли. Люди в России не понаслышке знают, что такое голод и нищета, но по указу свыше "санкционные" продукты давят бульдозерами, несмотря на все петиции и акции протеста. Примеры можно приводить бесконечно.

Видиадхар Сураджпрасад Найпол пишет о том, что индийцы привыкли к грязи и нищете как к чему-то само собой разумеющемуся. Что они сами видят Индию, как бы отфильтровывая всё это, не обращая внимания. И вот перед их глазами их родная прекрасная страна.

"Нищие делаются безликими. Затем и все прочее — танцполы, подражание Западу — могут стать предметом мягкой сатиры. Но сперва нужно научиться игнорировать фон, игнорировать очевидное".