Я откладываю книгу, потому что понимаю, что мне так хотелось бы прочитать её тебе вслух. Мы сидели бы на жарко натопленной печи, я бы устроилась на огромном старом валенке, а ты бы легла рядом и как всегда положила под голову мешок с сухофруктами. За окном выла бы метель, валили крупные хлопья снега, так, что заметало бы весь белый свет - ни проехать, ни пройти. Где-нибудь тяжёлый липкий снег оборвал бы своей тяжестью провода, и пришлось читать, как в стародавние времена, при дрожащем свете свечного огарка, валявшегося под кроватью ещё с позапрошлого лета.

"В тех лесах, старые люди сказывают, живёт кысь. Сидит она на темных ветвях и кричит так дико и жалобно: кы-ысь! кы-ысь! - а видеть ее никто не может. Пойдет человек так вот в лес, а она ему на шею-то сзади: хоп! и хребтину зубами: хрусь! - а когтем главную-то жилочку нащупает и перервет, и весь разум из человека и выйдет."

Я на время замолчала бы и прислушалась, и обязательно бы услышала, как откуда-то с запада, со стороны кладбища, донеслось до слуха еле различимое печальное "кы-ысь". Посмотрела бы я на тебя, твои расширившиеся зрачки как всегда напомнили бы мне две чёрных дыры, либо два глубоких колодца, либо что ещё на твой выбор. Я стала бы читать дальше и, на пару мгновений отрываясь от текста, смотрела бы, как ты, погрузившись целиком и полностью в мой голос, отрешаешься от всего, что было и что будет, и представляешь себе плоскую голову с прижатыми ушами, острые коготки и чуткий нос, за много километров чующий сквозь запах снега того, кто вот-вот придёт в лес, чтобы потом никогда оттуда не уйти или уйти не собой.

А потом пришла бы бабушка и стала по-доброму так ворчать, смешно по-вологодски "окая":"Ну-ка, сёстры, слезайте с печки, я вам молоко согрела с пирогами, да ложитесь спать, полуночницы". Ты улыбнулась бы мне и полезла с печки так, чтобы с короткой коричневой лесенки угодить обеими ногами прямиком в тапки и побыстрее добраться до куска пирога, в котором начинки побольше...

Но всё-таки я дома, и вместо метели за окном грязные сугробы, и вместо свечи компьютер, и всемирная паутина даже, и будто бы не одна. А всё равно лягу спать, и будет метель, и откуда-то со всех сторон эхом жалобное "кы-ысь"...

"И тревога холодком, маленькой лапкой тронет сердце, и вздрогнешь, передёрнешься, глянешь вокруг зорко, словно ты сам себе чужой: что это? Кто я?"

И дело даже не в том, что бабушка умерла. И только совсем чуть-чуть, самую невесомую малость, в том, что ты уже не ты.

Просто мне кысь в спину смотрит.

"Кы-ысь..."